При любом использовании данного материала ссылка на первоисточник обязательна!

личным ради общих целей и интересов. Человеку, незнакомому с фехтованием, может показаться, что в нашем виде спорта понятие команда довольно относительно. Бои все равно ведутся один на один, а значит, стоит собрать квартет сильных рапиристов, шпажистов или саблистов — и будет непобедимая команда. Но в том-то и дело, что не будет. Чуда непобедимости не случится, потому что оно может родиться только в настоящем коллективе — ему в награду. Поэтому очень важно понимать, что спортсмен сильный, но лишенный потребности в боевой дружбе, при первом же крутом повороте турнирной борьбы станет в команде чужеродным телом, нарушит единство коллектива. В случае командной неудачи такого легко успокоит мысль, что сам он фехтовал неплохо, остальное для него значения не имеет.

Командные соревнования фехтовальщиков позволяют в полной мере проявиться чудесной черте характера советского человека — коллективизму. Но, к сожалению, эта черта не всегда соседствует со спортивной одаренностью. Мы часто подбираем учеников лишь по двигательным способностям, отдаем преимущество быстрым, ловким и недооцениваем иногда сообразительность, вдумчивость и так называемые задатки лидера. А жаль! Ведь вместе с уроками фехтования наши ученики должны осваивать и уроки жизни. Научившись благородству и отваге на дорожке, они не нарушат законов чести и в жизни.

И спортивный успех, даже самый громкий, станет для них только промежуточным финишем, ступенькой в дальнейшую жизнь, где общая коллективная победа всегда важней и нужней, чем личная.

СПОРТ — ЭТО ЦЕЛАЯ ЖИЗНЬ

Что может привлекать в фехтовании? — в который раз я слышу этот вопрос. В который раз несведущий зритель с компетентностью истинного зрителя прогнозирует вымирание этого вида спорта. А я пытаюсь со всей страстностью, на которую способна, доказать ему, что времени не подвластно умертвить в людях как тягу к романтике и рыцарству, которые привлекают в фехтовании на первых порах, так и желание испытать свой разум, что приходит позднее.

Я предлагаю своему оппоненту совершить несколько путешествий в близкое и далекое прошлое, давая ему возможность погрузиться в различные типичные для фехтовальщиков ситуации. А там пусть сам решает — кто из нас прав.

Первым делом мы отправимся с ним в сентябрь. Например, 1931 г., Центральный парк культуры и отдыха. Воскресный день. Гуляющая публика. Эскимо и солнце. И вдруг — глашатаи: мальчишки и девчонки во главе с предводителем Михаилом Слепцовым, в ослепительно белых костюмах, с гроздью сияющих клинков в руках.

— Внимание, внимание! Всем, кто хочет испытать себя в силе и ловкости, в хитроумии и сноровке, всем, кто хочет проникнуть в тайны владения оружием, предлагаем встретиться на одной из спортивных площадок парка. Внимание! Внимание!

Десятки любопытных уже толпятся на площадке. Здесь им преподается первый урок мастерства. Здесь они проводят первый в жизни бой. Чтобы завтра, послезавтра прийти в

спортивную секцию стадиона «Динамо» и получить второй, третий, пятый урок и остаться с фехтованием навсегда. Ибо искусство мыслить и побеждать непреходяще, оно остается с нами, кем бы мы ни стали потом.

И еще один сентябрь, скажем, 1981 г. Нет глашатаев. Нет призывного клича. Есть скромная афиша, извещающая о том, что проводится набор в секцию фехтования мальчиков и девочек с такого-то возраста. И сотни желающих с просьбой на устах и мольбой в глазах — возьмите меня в фехтование! Для мальчишек фехтование означает стать легендарными д'Артаньянами, Атосами или реальными Кровопусковыми и Сидяками. Стать потому, что неувядаем по смыслу и содержанию мушкетерский девиз: «Один — за всех, все — за одного!»

Помню рассказ одного из энтузиастов фехтования, киевского тренера Александра Гурова, вот уже десять лет возглавляющего мушкетерский клуб по месту жительства «Олимпия». Человека, пришедшего к такой форме работы после длительных размышлений о воспитательной миссии фехтования. Кодекс чести, созданный в «Олимпии», стал притягательной силой для мальчишек, на которых не только учителя, но и некоторые родители махнули рукой, полагая, что никакие педагогические меры их не исправят. Этот человек с невыспавшимся лицом и усталыми глазами, приметами, отличающими почти всех энтузиастов, счастлив по самым высоким нравственным меркам. Его опыт дает право на такой вывод: «Фехтование ни одного мальчишку не верну-

ло улице, все они стали настоящими людьми».

Побываем мы и на 1-й Хуторской улице Москвы в таком же клубе. Здесь я начинала свою тренерскую работу. Однажды в зале появилась неприглядная компания во главе с подвыпившим юношей с выразительным синяком под глазом и бутылкой дешевого вина в руках. Он долго издевался над мальчишками, чинно выхаживающими в стойке, над их детскими играми «в мушкетеришек». А они молчали, потому что с «Монахом» (такая кличка у горластого парня) лучше не связываться. А я не вытерпела и предложила ему не игрушечный, а настоящий поединок. Он сплюнул, отдал бутылку дружкам и сказал: «Ну ты, тренерша, кого пугаешь?». А я, собрав все силы, уколола его в толстый живот. Он заорал, сказал в мой адрес далеко не лестные слова. Но с того дня вся компания, сняв ботинки, в носочках стала приходить в зал подраться на шпагах, сделала нам мишени. Л «Монах» признался мне потом, что это дело куда интереснее, чем болтаться вечерами на улице и приставать от скуки к прохожим.

Я наблюдаю исподтишка за своим оппонентом. Заметив мой взгляд, он встрепенулся: «Знаете ли, дети есть дети. Их привлекает не ваше фехтование, а потребность двигаться. Вот и все».

И тогда я беру его за руку и веду в легкоатлетический манеж ЦСКА, в жаркие июльские дни 1980 г., когда на помостах бушевала Олимпиада. И долгие девять дней он сидит, приклеившись к стулу, отрываясь лишь ненадолго, дабы утолить жажду финским соком из квадратных пакетиков или глотнуть ночной прохлады, когда страсти ненадолго замирают.

Жарко в зале, где рождаются сенсации и подтверждаются прогнозы. Жарко в пресс-центре от стрекота разноязычных машинок и дебатов. Жарко на трибунах, потому что можно не разбираться в тонкостях фехтования, но нельзя остаться равнодушным к сверхнакалу человеческих эмоций, сверхнапряжению сил, к взглядам, полным отчаянья или счастья.

Помню максимальную сосредоточенность комментатора мужского рапирного финала Давида Тышлера, которому стоило немалых усилий говорить скупые фразы в микрофон, вместо того чтобы кричать, поддерживая наших Романькова и Смирнова, вместе с ревущим залом. Помню слезы на глазах великой нашей фехтовальщицы Александры Забелиной, когда в нечеловеческом по своему внутреннему накалу поединке сошлись Александр Романьков и юный француз Паскаль Жолио.

А происходило вот что. Никто не ждал особых сенсаций от рапирного финала. Наших в нем фехтовало трое — Александр Романьков, Владимир Смирнов и Сабир Рузиев. Романьков до этого трижды становился чемпионом мира и в табели о рангах шел под первым номером. За последний год о себе в полный го-

лос заявил Смирнов, снискав уважение специалистов и противников стабильными и надежными выступлениями. Опытный Рузиев также не раз фехтовал в мировых финалах.

Казалось, все складывается как нельзя лучше. Перед финалом мнения расходились только в одном. Одни называли победителем Романькова. Другие отдавали предпочтение Смирнову, который не расточал эмоций, фехтовал осторожно, не рисковал, что в атмосфере большого напряжения могло оказаться решающим.

Но Олимпиада, подобно режиссеру-новатору, преподнесла собственную трактовку финала, и оттого спектакль, разыгравшийся на помосте, обнажил нервы актеров, сделал их игру неподдельно правдивой, не оставив равнодушным ни одного зрителя. Даже тех, кому случайно достался билетик на фехтование.

А произошло все оттого, что в спор за медали вмешался Паскаль Жолио, будто сошедший с иллюстрации к сказке принц. Легкий, раскованный, летящий, с такой изысканностью и виртуозностью владеющий рапирой, будто и не рапира это вовсе, а золотая стрела, невесомая, но больно разяшая.

Романькову надо было доказывать, что он — сильнейший. Смирнов пытался завоевать право называться сильнейшим.

Жолио — фехтовал. Как подходили ему эти слова — в легкой французской манере. С ослепительной улыбкой на устах, с раскованностью человека, которому нечего терять, а завоевать он может целый мир.

Мы знаем, что олимпиады любят дебютантов. Им они дарят особое расположение, а часто и лавры. Трудно копить четыре года силы и мужество и остаться со свежей психикой и свежим восприятием боя. Трудно засыпать и просыпаться с мыслью, что ты можешь победить, должен, обязан.

Паскалю исполнился в то лето всего 21 год. Он еще не знал, что может многое, потому честолюбивые планы его не мучили и он спокойно спал.

Мой оппонент мог не понять, как Смирнов наносил уколы в первом финальном бою Романькову. Но потому, как отреагировал на это поражение сам Романьков и его тренер Эрнест Асиевский, он не мог не сообразить, что произошло что-то непредвиденное. Александр уходил с дорожки потемневший, ссутулившийся, неся на себе многокилограммовый груз поражения. По-другому выражал свои эмоции после проигрыша Жолио Смирнов. Он стиснул кулаки, стал непроницаем, окаменел.

Все ждали последнего боя — Романьков — Жолио. Имея в запасе четыре победы, юный герой с удовольствием демонстрировал улыбку фоторепортерам, боявшимся упустить сенсацию, запечатлевая возможного чемпиона в десятке кадров. Чемпион разминается. Чемпи-

он и тренер. Чемпион надевает маску. Чемпион мечтает...

Трибуны замерли. Происходило что-то несправедливое, так думали многие. Замер в ожидании сигнала судьи Романьков. Замер у дорожки Асиевский, вцепившись взглядом в ученика, пытаясь магическим способом передать ему все свои силы. Замер Смирнов. В случае победы Александра решалась и его судьба. Тогда шансы троих уравнивались.

Сотни зрителей не отрывали взгляда от помоста. Вдруг из тишины вырвался крик: «Саня, давай!» Все вздрогнули.

И началось.

При счете 4 : 4, когда судьбу олимпийского золота мог решить один-единственный укол, многие повскакивали с мест, уже не в силах держать в себе далее желание помочь Романькову. Они орали что есть силы: «Саша, Сашенька, Саша!» Комментаторы замолчали. Какие тут скажешь слова? Соперники не торопились. Слишком велика была цена ошибки. Прощупывали друг друга осторожными шажками, легкими прикосновениями клинков, пытаясь предугадать следующий ход противника.

И тут Романьков рискнул. Он всегда любил риск и фехтование любил за то, что оно предполагало как логику замыслов, так и молниеносную их ломку. Жолио стремительно отступал. Я видела, как многие закрыли глаза. Уж слишком невероятной показалась атака Романькова. Не мог он достать, ни один человек бы не смог. И вдруг зал закричал, зашелся в реве аплодисментов, но перекрыл весь этот гул победный клич самого Романькова, который, вскинув руки, подпрыгнул, сделал в воздухе несколько оборотов, изобразил еще какие-то невообразимые па.

Вот тогда Забелина и заплакала.

Главное теперь было впереди. Ибо их было трое. И все могли стать чемпионами. Романьков выиграл у Смирнова и проиграл Жолио. Смирнов выиграл у Жолио. Теперь у всех было по одной победе и судьбу медалей решали уколы. Лучшими они оказались у Смирнова, на 2-м месте был Жолио, на 3-м — Романьков. Из этих троих счастливых было двое — Смирнов и Жолио. И был самый несчастный человек — Саша Романьков. Но таков спорт. Таково фехтование, где нельзя показать 10,0 и победить на дистанции. А надо выходить десятки раз в сезон на дорожку, проводить по 20 — 40 боев на каждом турнире. Встречаться с одними и теми же соперниками, и каждый раз быть для них новым, неожиданным, непредсказуемым, ставя их тем самым в тупик, и каждый раз пытаться разгадать их хитроумные замыслы, потому что и они готовили к этой встрече сюрпризы.

А для этого надо быть одержимым, как Смирнов, мучиться ночами оттого, что не прошел прием, будить тренера в шесть утра и

просить его разрешить мучительную задачу в зале, сейчас же, сию минуту. И не разувериться, не сложить латы, как не сложил Романьков. Найти в себе силы не стушеваться как на той пресс-конференции, сразу после олимпийского финала, от вопроса английской журналистки, заданного с беспардонностью человека, для которого главное — выудить интересную информацию: «Вы, сильнейший в мире, проиграли Олимпиаду. Как вы теперь будете жить?» И ответить с улыбкой: «Мадам, это не последняя моя Олимпиада. Я еще выиграю». И приходить ежедневно в зал, работать все с той же отдачей и на соревнованиях не помнить, забыть о неудаче.

Следующий пункт нашего путешествия — сабельный олимпийский финал. Два друга, два ученика одного тренера Марка Ракиты, попадают в финал — Виктор Кровопусков, который уже поднимался на высшую олимпийскую ступень в Монреале, и его младший товарищ Михаил Бурцев, тоже достаточно опытный и умелый.

Мой оппонент дергает меня за рукав: «Кому из них тяжелее?» Я отмахиваюсь — не до него. «Ну, скажите, кому?» Отвечаю: «Ракете». Потому что тренеру приходится расходовать себя на двоих, черпать силы и убежденность из невидимого нервного резерва, чтобы хватило поровну на каждого.

И еще очень трудно Виктору Кровопускову. Ему приходится отстаивать свой титул. На бой с ним каждый соперник идет не как на поединок просто с фехтовальщиком, а с олимпийским чемпионом. Для любого почетно одержать над Виктором победу. Все выступают против него, и он один — против всех. А он уже не мальчик и знает цену каждой тренировке, каждому бою, каждой травме. Многие помнят, как в 1977 г., через год после монреальского триумфа, на Викторе кое-кто ставил крест после того, как он порвал ахиллово сухожилие. И только он сам смеялся и говорил, что «жизнь продолжается, и мы еще посмотрим кто кого».

Трудно и Бурцеву. Он в блестящей форме, почти на десять лет моложе Виктора, и чувствует, что сегодня может победить, а что будет через четыре года, никто не знает. Но нужно отодвигать от себя мысль о победе, изгнать ее совсем, потому что стоит только золотой медали мелькнуть перед маской, как тут же дрогнет рука и клинок потеряет точность.

Они сошлись в поединке за 1-е место. Ракита мог ликовать, любой исход боя делал его учеников чемпионом и призером олимпийских игр. А это — настоящий тренерский триумф. Но ликовать, не было сил. Он ушел из зала, чтобы не испытывать себя лишний раз на прочность.

Золото досталось Кровопускову. Но и он не сиял от счастья. Ибо еще одна Олимпиада

осталась позади, и впереди длинные четыре года ожидания следующей. Он звал цену ожиданию. Долго шел к сборной страны, завоевывая право попасть в число фехтовавших тогда корифеев. Другой бы недотерпел. Виктор сумел дождаться своего часа. А его монреальский успех, хоть и не был случайным, все же некоторые рассматривали как удачу, «звездный час», и надо было еще не раз доказывать, что ты действительно сильнейший в мире.

К дню рапирного женского финала мой собеседник перезнакомился со всеми специалистами и теперь с видом знатока заявлял: «Тут все ясно. Наши Елена Белова, Валентина Сидорова и Наиля Гилязова будут в финале. А там уже между собой разберутся, кому отдать 1-е место». Он позволил себе не присутствовать на предварительных ступенях. Отправился побродить по олимпийской Москве. Вечером, появившись в зале, он, как и многие другие зрители, пришедшие с надеждой поболеть за наших девушек, растерялся. Их имен в финальном протоколе не значилось. Он негодовал на судей, тренеров, не понимая, как могло произойти такое. Так ему откры-

лась еще одна истина, что в нашем загадочном фехтовании мало было владеть тонкой и точной техникой, мало быть провидцем и знатоком закономерностей поединка, нужно еще уметь справляться с психологическими перегрузками. А как ни странно, такую перегрузку нашим девушкам создали и родные стены, и родные болельщики, которые повысили чувство ответственности до предела.

Я недаром проделала экскурс в олимпийский год, потому что именно на играх все признаки спортивной жизни обнажаются, выпячиваются, становятся наиболее зримыми и ощутимыми. Для любого спортсмена, попавшего на олимпиаду, это событие становится главным в жизни. Ибо там он по-настоящему понимает грандиозность дела, которым занимается. На олимпиадах молодежь всего мира демонстрирует миру на что способен человек. Но высочайшие спортивные достижения — это всегда труд, упорство, борьба. А спорт, в конечном итоге, — это модель жизни, только в ней все события не растянуты во времени, а сконцентрированы в несколько лет или даже дней.

ДЕЛО ХЛОПОТНОЕ И НЕБЕЗОПАСНОЕ...

В кино и театральных постановках нередко у режиссеров возникают «фехтовальные» проблемы. И тогда они вспоминают о спортсменах, ибо современные навыки владения шпагой или саблей при ведении спортивного поединка не слишком отличаются от используемых в прошлом. К тому же довольно быстро выясняется, что создание «настоящей» боя — дело хлопотное и небезопасное. Поэтому сражающиеся на экранах герои почти всегда — спортсмены-фехтовальщики.

Подготовить их к участию в массовке довольно просто. Достаточно надеть соответствующие костюмы, наложить грим, и они прекрасно справляются со своей задачей. Правда, технику им приходится немного изменить: удары становятся чуть более размашистыми. Это естественно, ведь из чего бы ни был сделан бутафорский клинок, который дают им в руки, он весит все же намного больше спортивного — от килограмма до двух, а двуручный меч, например, и того больше. Однако любому спортсмену нетрудно перестроиться и быстро овладеть нужной техникой.

Но не всегда актера может заменить дублер. В таком случае его подготовка, как правило, поручается спортивному педагогу.

Не раз и мне с учениками приходилось

сталкиваться со сценическим фехтованием. Главным образом это случалось при подготовке рукопашных поединков в съемках художественных фильмов, где порой нас ожидали самые непредвиденные ситуации. Так было и во время работы съемочной группы фильма «Как царь Петр своего арапа женил», в котором актеру Владимиру Высоцкому, исполнявшему главную роль, предстояло вступать в рукопашные схватки.

На первых пробах вместо Высоцкого на съемочной площадке действовал дублер, «сражаясь» по очереди с двенадцатью другими мастерами спорта, заранее подготовленными к данной сцене. Репетицией руководил стажирующийся молодой режиссер Мосфильма.

Мы несколько раз прошлись по схеме боя, отработали соединения. Все получилось гладко. Противники арапа были прекрасными спортсменами и, естественно, всю эту черновую работу делали не в полную силу, сосредоточившись в основном на том, чтобы не перепутать последовательность действий. Однако режиссер был недоволен.

— Ну что это за поединки? — восклицал он. — Где темп, темперамент? В бою человек двигается стремительно, бурно реагирует на накаленность ситуаций. У вас же это совер-