При любом использовании данного материала ссылка на первоисточник обязательна!

В подтверждение сказанному мы выслушали мнение" старшего научного сотрудника Первого московского медицинского института кандидата биологических наук А, С. Насонова, который с 1977 г. по настоящее время является одним из исполнителей программы научного обеспечения подготовки олимпийского резерва ДСО профсоюзов по скоростному бегу на коньках:

— В принципе тот состав, который приходил на централизованную подготовку в сборные юношеские и юниорские команды СССР, функционально выглядел вполне нормально. Например, отдельные молодые конькобежки даже по уровню своей функциональной готовности не уступали сильнейшим юношам. Светлана Бурая (теперь Третьякова) в сентябре 1979 г. в возрасте 15 лет обладала великолепной работоспособностью и уровнем максимального потребления кислорода 63,3 миллилитра на один килограмм веса тела. Для сравнения аналогичные показатели в то же время года имел Сергей Березин (ему в тот момент было 19 лет) — 62,4.

Таковы неравнозначные оценки закончившегося послеолимпийского сезона. Сезона взлетов и падений, радостей и разочарований.

Первый шаг на пути к медалям в Калгари скороходы сделали. Остается напомнить об одном интересном факте, который подсказывает статистика: в конькобежном спорте почти все, кто добивался успеха в послеолемпийскую зиму, если можно так сказать, не «доживали» до будущей Белой Олимпиады и не добивались на крупнейших соревнованиях четырехлетия успеха. Примеров можно привести предостаточно: норвежцы Пер-Ивар My, Даг Форнасс, Фроде Рённинг и Амунд-Мартин Шёбренд, голландец Ханк ван дер Грифт, швед Еран Классон у мужчин, голландка Атье Кейлен-Деелетра, наши Лаема Кауннсте, Вера Брындзей.

Лишь американец Эрик Хайден и спортсменка из ГДР Карин Энке нарушили эту традицию. Сумеют ли лидеры прошедшей зимы сделать то, что было под силу Хайдену и Энке? Подождем до Калгари.

И ЧЕСТЬ, И СОВЕСТЬ, И ЛЮБОВЬ...

О Евгении Романовиче Гришине, как, наверное, о всякой яркой, незаурядной личности, со всей полнотой реализовавшей себя в спорте, ходят легенды. Одна из них гласит следующее. На Белой Олимпиаде 1960 г. в американском городе Скво-Вэлли, когда Гришин выиграл золотые медали на двух спринтерских дистанциях, его пригласили в пресс-центр на встречу с журналистами. Попросили забраться на стол, чтобы всем было видно чемпиона. И один из газетчиков спросил:

—   Что вам больше всего запомнится в Скво-Вэлли?

Гришин помолчал немного, взглянул за окошко, где сияло яркое зимнее солнце, и ответил.

—   Алый флаг моей Родины на фоне голубого американского неба.

Это — предание, подлинность которого, кстати, сам Евгений Романович не отрицает, а только добродушно улыбается: дескать, было или нет не так уж важно, могло быть — вот что посущественнее.

Так вот, рассказ о той пресс-конференции вспомнился сам собой, когда началась наша беседа с прославленным советским ледовым спринтером. Ибо тему разговора обозначил сам мой собеседник, не дожидаясь наводящих вопросов.

—   Как-то раз один из моих товарищей упал на вираже во время крупных междуна-

родных соревнований по конькам. Упал — и утратил надежды на мало-мальски заметный успех на состязаниях, хотя по праву считался фаворитом. Спортивная печать той страны начала оживленно обсуждать, какие шансы ожидали нашего спортсмена, если бы он удержался на ногах, кто оказался бы впереди него, а кто в этом случае не попал бы на пьедестал почета. На это обозреватель самой уважаемой газеты резонно заметил в своей статье, что чемпион просто-напросто не имеет права падать.

Знаете, что самое трудное в профессии тренера? Я вправе о том судить уже потому, что пятнадцать лет проработал старшим тренером конькобежной команды ЦСКА. Так вот, самое мучительное — стоять на «бирже», у виража дорожки, и ждать: упадет твои ученик или устоит. И ведь может упасть, вот что досадно донельзя! Не так давно шлепнулся на лед один из самых именитых и способных молодых скороходов страны — и не на повороте, а просто на прямой.

Мне кажется, что дело тут не в неумении совладать с нервами. Для опытного конькобежца упасть вот так, что называется, на ровном месте — это такая же странная вещь, как для классного шофера на сухом асфальте, безо всяких помех, на исправной машине врезаться в столб. Простите меня за резкость, но я полагаю, что главная причина падений и

иных подобных же нелепых способов проиграть соперникам — отсутствие должной ответственности перед товарищами по команде, тренерами, любителями спорта.

Я, разумеется, не хочу сказать, что те, кто сменил нас на ледяных дорожках, сплошь люди легкомысленные и несерьезные. Напротив, среди них есть отличные ребята, которые еще покроют свои имена заслуженной спортивной славой. Но есть и такие, кто гораздо лучше знает, что почем в магазинах, нежели историю отечественного спорта. К тому же в годы, когда я активно выступал на аренах, у нас сложилась на редкость сильная и дружная плеяда конькобежцев, которая сумела многого добиться, утвердила в мире авторитет нашей школы ледовых скороходов, к сожалению, во многом теперь утраченный. И потому мне хотелось бы здесь обратиться к тем далеким годам, когда на лед выходили Олег Гончаренко, Борис Шилков, Виктор Косичкин, Роберт Меркулов, Дмитрий Сакуненко...

—    Евгений Романович, а может быть, начать с того времени, когда вы пришли в спорт?

—   А может быть, стоит еще начать и раньше, это тоже будет справедливо в разговоре о моральном облике советского спортсмена, ибо мне выпала честь принадлежать к первому поколению наших олимпийцев.

Видите ли, я отношусь к пацанам военной поры. Отец мой погиб на Калининском фронте. Мать работала круглыми сутками. А мы, мальчишки, с утра до ночи гоняли по улицам на хоккейных коньках, цепляясь железными крючьями за задние борта грузовиков. Опасная, скажу я вам, была забава. Но сама наша жизнь была, пожалуй, пострашнее. Однажды над оружейным заводом, возле которого мы жили, появились вражеские самолеты, началась бомбежка. Раздался удар жуткой силы, и я очнулся уже в госпитале — получил двенадцать осколочных отметин...

Но речь ведь не о том — о спорте. Так вот, как-то раз мне дали настоящие беговые коньки и предложили выступить на соревнованиях. Я попробовал и... проиграл моему же приятелю. Тут меня, как говорится, заело, и я начал тренироваться по-настоящему. Хотелось доказать не столько ему или кому-то еще, сколько самому себе: я не слабак. И когда я вышел на старт во второй раз, выиграл первенство Тулы. Казалось бы, цель достигнута, но к этому моменту я втянулся в спорт.

Огромную роль сыграл в моей жизни тренер Яков Иванович Яковлев, фронтовик, прошагавший сначала от границы почти до Москвы, а потом обратно — до Берлина. Он был маленького роста, худенький, совершенно неутомимый. Набирал по нынешним понятиям чересчур большие группы, и на каждого ученика у него хватало души, терпения, внимания. Яков Иванович не обладал никакими осо-

быми знаниями ни как спортсмен, ни как тренер и был вообще чрезвычайно скромен, но авторитетом у нас пользовался непререкаемым. И когда я пошел в армию, был принят в ЦСКА, а потом и включен в сборную, стал учиться у других наставников, то вспоминал его науку добрым словом.

Наверное, это он научил меня понимать, что надо прежде всего быть человеком, а уж затем чемпионом. И хотя мы пришли в главную команду страны от разных тренеров и из разных школ, все же мы в подавляющем большинстве исповедовали именно такие взгляды на жизнь и взгляды свои проявляли со всем максимализмом юности.

—   В чем это выражалось?

—   Выражалось это прежде всего в том, как мы относились друг к другу. Ситуация тогда в сборной сложилась занятная. Я, например, много раз выигрывал на коротких дистанциях, был однажды и чемпионом Европы, а вот первенства страны в многоборье, так же как и замечательная конькобежка Лидия Скобликова, завоевать не сумел ни разу, ибо конкуренция среди советских скороходов была, пожалуй, поострее, чем соперничество с зарубежными мастерами. Трудно было добиться права выйти на старт международных соревнований, а там уже нам равных в общем-то не было.

Но — и это очень важно! — мы не знали, что такое зависть. Поздравляли друг друга с победой искренне, от всей души. Секретами подготовки делились с легкостью и щедростью. И по сей день я восхищаюсь, скажем, Олегом Гончаренко. Он был необычайно одарен от природы. Самое сложное, непривычное тренерское задание выполнял играючи. Тело его казалось самой совершенной машиной для скоростного бега на коньках. Казалось бы, он мог работать над собой с прохладцей, спустя рукава. Но нет, Гончаренко трудился самозабвенно и упорно. То же могу сказать и о Викторе Косичкине, разносторонне талантливом человеке, который и стихи писал очень недурно. А жизненные блага нас при всем этом волновали очень мало.

Куда сильнее действовало другое. Помню,. когда я проиграл, обидно проиграл, да и не один я, а все наши, шведу Сигварду Эрикссону, вернулся домой, а мать мне и говорит: «Как же ты будешь людям в глаза смотреть? Хорошо, что отец не дожил до такого позора!». На соревнования по конькам в ту пору народ валил валом. Как-то два дня подряд по 100 с лишним тысяч людей смотрели забеги, хотя шел отвратительный зимний дождь, отчего все вокруг покрывалось ледяной коркой.

Я был всегда чистым спринтером, и передо мной даже не ставили задачу бороться за победу в многоборье. Сердчишко с детства пошаливало, не хватало выносливости на стай-

ерские дистанции, врачи вообще удивлялись, как я могу бегать. И вот на чемпионате Европы в Хельсинки в 1956 г. мне удалось на своих коронных 500 и 1500 м создать довольно приличный задел по времени. К моменту, когда нужно было стартовать на 10 000 м, на 25 кругов, я знал, что имею ререзв в 42 с.

Я вышел в одной из последних пар, а тогда такого не было, чтобы приводить лед в порядок чуть ли не после каждого забега. Залили с утра — и ладно. С утра же было –2, а днем стало +6—8°. Поверхность заметно подтаяла. Я не бежал, а, можно сказать, плыл. И вот примерно с десятого круга начали меня одолевать сомнения. Зачем, мол, надо так надрываться, ведь я уже и так олимпийский чемпион. Никто и не требует от меня первого места. А чего будет стоить такой вот забег — нипочем не угадаешь, можно ведь и совсем из спорта выбыть.

Но бежал, потому что не мог иначе. Потому что того требовали честь советского спортсмена, солдата и сына солдата, гражданина своей страны, если хотите. Потому что отказаться от борьбы не позволяла совесть: что я скажу потом ребятам, они же никогда не поймут, как мог я сдаться. Потому что звала меня к победе любовь к избранному спорту, любовь к состязанию, к честному и бескомпромиссному соперничеству.

И добежал. Уступил только 40 с, а еще две, оставшиеся в резерве, обеспечили мне победу в многоборье. И был, честно признаюсь, счастлив, как никогда больше. Не из-за медали как таковой, нет. Из-за того, что себя одолел.

—   После того как вы в 1968 г. повесили коньки на гвоздь, вы же стали тренером.

—   Да, после того как я стал тренером в ЦСКА и в сборной, я словно бы со стороны увидел и осознал многое из того, что происходило со мной как спортсменом. К моим ученикам приходили немалые успехи, в их честь звучал наш государственный Гимн, им на грудь надевали весомые медали — это все так. Но, наверное, как воспитатель, как человек, который не столько учит технике бега, сколько закладывает нравственные основы личности, я не сумел преуспеть так, как мой главный учитель — старший тренер сборной в мои спортивные годы Константин Константинович Кудрявцев.

Это теперь на самые представительные турниры по конькам приходят лишь десятки зрителей, а тогда администратору стадиона «Динамо» за неделю телефон обрывали. Публика была заинтересована. И конечно, Кудрявцев, как главный наставник сборной, многим рисковал, когда мы терпели сокрушительное поражение. Но он, человек совестливый и смелый, все равно снова и снова шел на огромный тренерский риск.

Он отчетливо понимал, хотя до нас это, честно говоря, не всегда доходило, что просто обязан экспериментировать, искать непроторенные пути развития конькобежного спорта. Только это могло обеспечить нам долговременный запас прочности. А всякий эксперимент, как известно, чреват и отрицательными результатами. Но он шел на это сознательно. Ну, например, он заставлял нас по 200 км в день накручивать на велосипеде, в то время как велогонщики обходились тогда 60 — 70 км. Кудрявцев осознавал, что низкая посадка скорохода требует особой выносливости, солидной силовой подготовки, — и мы занимались греблей, поднимали штангу весом для тяжелоатлетов, упражнялись на роликовых коньках. Он же ввел на сборах трехразовые тренировки, отменив прежнюю легкую утреннюю зарядку. На равных, с одинаковым пониманием предмета, разговаривал он и с нами, и с крупными учеными.

А был при всем том человеком довольно жестким. Никого не уговаривал — надо, и все тут. Не давал жить спокойно. Излучал такую внутреннюю силу, что ей было трудно не подчиниться. И меньше всего заботился о том, чтобы, как говорится, таскать полные карманы конфеток для послушных. Он, как и все мы, знал, что тренироваться с полной отдачей сил — это наш долг святой.

Я встречал разных спортивных наставников. Был хорошо знаком с замечательными атлетами из других видов спорта: Всеволодом Бобровым, Евгением Бабичем, Алексеем Грининым, Григорием Федотовым, Владимиром Оляшевым, Владимиром Куцем. И совершенно уверен, что люди эти добились высочайшего признания миллионов людей благодаря тому, что были высоконравственны. Трудились на совесть. За победу сражались до конца. Не кривили душой в принципиальных вопросах. Умели крепко и преданно дружить. Вот почему здесь нет нужды объяснять, кто из них чего достиг и в каком виде спорта, — читатели знают это и сами.

И если я могу что-то пожелать нынешней спортивной молодежи, то прежде всего того, чтобы они учились у своих предшественников не клюшку держать по-особому и не выстраивать по науке тактику бега на длинные дистанции, а настоящим человеческим качествам и патриотизму. Тогда, можно верить, они и перестанут падать на прямой. И вообще будут крепче стоять на ногах в жизни...

Евгений Романович договорил и как-то сконфуженно, по-мальчишески улыбнулся. Будто бы застеснялся произнесенных им высоких, непримиримых, от души идущих слов. А я представил себе его пацаном военной поры, лихо прицепляющимся крюком к грузовикам, чтобы можно было промчаться на удивление всей улице. И мощным, темпераментным спринтером с вечной армейской звездой на

груди, рвущимся с места, словно стрела, пущенная тугой тетивой. И тренером, чья широкоплечая, массивная фигура виднеется вдалеке, на «бирже», там, откуда зрителям не видно, как дрожат руки от волнения, что твой ученик может упасть и годы тренировок пойдут насмарку.

Я представил себе его на разных этапах его жизни. И ясно понял: человек этот, знаменитый наш спортсмен и тренер, имеет право на такое вот назидание молодым атлетам. Право и обязанность говорить с юными о чести, и совести, и любви.

ПРЕДСТАВЛЯЕМ ЧЕМПИОНОВ

Финишировал послеолимпийский сезон. Были разыграны титулы чемпионов СССР, VIII зимней Спартакиады народов РСФСР, первенства страны среди юниоров. Впервые состоялись массовые соревнования для юных скороходов страны — I Всесоюзные зимние юношеские спортивные игры, посвященные 40-летию Великой Победы советского народа над фашистской Германией. С краткой информацией о победителях главных состязаний сезона редакция знакомит читателя в этом разделе.

НАШИ ИНТЕРВЬЮ

Игорь Железовский (ЦСКА). Родился 1 июля 1963 г. в Орше. Рост — 185 см, вес — 90 кг. Чемпион мира в спринтерском многоборье,

чемпион СССР на дистанции 1000 м и в спринтерском многоборье.

Рост спортивно-технических результатов И. Железовского на равнинных катках по сезонам

Примечание. В сезоне 1983/84 г. на 500 м лучшее время на контрольном старте по ручному секундомеру — 39,0.

На любых катках с сезона 1981/82 г.

Примечание. Мировой рекорд с 26.03.83 по 24.03.84.

Выступление И. Железовского на главных стартах: